Голубев А.В. Россия и внешний мир. Заседание «Круглого стола» //Отечественная история. 1995. №3. С. 214–216.


Проблема взаимодействия и восприятия культур, находящаяся на стыке истории, культурологии, социальной психологии и отечественной историографии, исследована слабо, почти, нет монографий, тем более обобщающих научных трудов. Правда, в последние годы многие исследователи с разных сторон подходят к изучению данной проблемы. Семинар «Диалог культур» действует при Российском государственном гуманитарном университете, в Московском государственном университете организован семинар «Россия и Запад: диалог культур». Они объединяют философов, культурологов, филологов. В Институте российской истории в декабре 1992 г, была создана Группа по изучению международных культурных связей России, которая одной из основных целей ставит как раз изучение проблемы восприятия иной культуры-

В январе 1994 г. в Центре по изучению отечественной культуры Института российской истории состоялся «Круглый стол» на тему «Россия и Европа в XIX—-XX,. вв.: проблемы, восприятия иной культуры», в котором приняли участие сотрудники ряда, академических институтов, преподаватели вузов.

Открыл заседание руководитель Центра по изучению отечественной культуры Ю. С. Бори­сов. В своем выступлении он остановился на диалоговой сущности культуры. Диалог — способ функционирования культуры, который возникает либо на индивщгуальном уровне («диалог с самим собой»), либо в общении разных субъектов (людей, обществ, культур). Движение культуры опре­деляется процессом обмена духовными ценностями, созданными в ходе диалога. Российская культура последних десятилетий работала в режиме «самогерметизации». Необходимо сделать все, чтобы выйти из этого режима, вновь открыть культуру для полноценного диалога;

Говоря о механизме формирования и эволюции образов, иной культуры, Ю. С. Борисов подчеркнул, что диалог по-разному отражается в сознании участников. Всегда «Я сегодня» создает свое собственное представление о диалоге и его участниках, «Я сегодня» — творец иной культуры для себя, в свете своих сегодняшних критериев. Достоверность информации — фактор объективный, но эта информация воспринимается субъективно, и ее восприятие зависит от опыта, системы ценностей участников диалога.

Шкала оценок иной культуры может включать положительные, нейтральные, отрицательные оценки, которые в процессе диалога могут меняться, что свидетельствует о противоречивой, нестойкой, субъективной природе образов «Я» и «Иной». При этом самооценка «Я сегодняшнего» всегда остается щадящей. Даже если культура с гневом отрекается от своего прошлого, она не может отречься от себя сегодняшней.

Член философского общества культуролог И. Г. Я ковенко в своем выступлении попытался подвести итог диалога России и Европы, который, по его мнению, ведет в перспективе к самоотрицанию патриархальной российской культуры. Он отметил, что культуры как целое — инертные системы, которым свойственно минимизировать познавательные условия. Другими словами, народы познают лишь то, без чего никак нельзя обойтись, в иных случаях довольствуясь примитивными мифами. Следовательно, российское общество было поставлено перед необходимостью познания Запада.

Конфессиональная идея начиная с осевого времени является формообразующей силой, опре­деляющей природу культуры и тип цивилизации., Но и сама она, в свою очередь, предстает результатом цивилизационного синтеза. Католицизм и православие — результат цивилизационного синтеза двух культурных кругов христианской ойкумены. Крещение Руси задало ей прочную цивилизацтюнную ориентацию. С XIII в., с началом татарских завоеваний, по мнению И. Г. Яковенко, напряженное противостояние Западу и ассимилятивная открытость Востоку превращаются в устойчивую характеристику русской этнокультурной общности.

Если западноевропейский культурный субстрат противостоял целостной и устойчивой реализации имперской идеи, то христианский Восток отрабатывал имперскую модель, включающую в себя

/214/

центр и периферию, которая тяготеет к нему, копирует его. Сначала в роли центра представал Константинополь, затем — Москва.

Однако уже в годы Смуты начала XVII в. россияне убедились, что «истинная вера» и «абсолютное совершенство власти» еще не гарантируют военно-технического превосходства. Это — проблема традиционного российского сознания, существующая со времен Годунова до сегодняшнего дня. Россия создала сильную империю потому, что с XVII в. пошла по пути усиления технологии, идей, методов, возникших в западной культуре, оставаясь, однако, внутренне противостоящей ей.

Истоки этой враждебности в том, что разные цивилизации — это разные вселенные, различные модели космоса, причем каждая из них формирует субъекта, идеально соответствующего данной культуре. Традиционно православная ненависть к «папистам» прежде всего оформляла органическое неприятие всего строя европейской жизни.

Одна из универсальных особенностей культуры состоит в том, что, программируя своего субъекта, культура тщательно задает неприятие реальных альтернатив собственной модели. Культура охраняет себя, отсюда страх и неприятие Запада — фундаментальный момент традиционного российского сознания — ведущий к сотворению образа Запада как антимира. Но трагизм российского сознания заключается в том, что постепенно все новые слои российского общества находили образ жизни Запада все более привлекательным. Чем больше человек осваивал индустриальные технологии, тем в большей мере он был восприимчив к моделям образа жизни и культуры, им соответствующим. Все попытки правительств и в XIX, и в XX вв. ограничить этот процесс были обречены. Возникло глубоко амбивалентное отношение к Западу.

В течение XIX в. верхи русского общества постепенно пришли к восприятию сущностных моделей западной цивилизации. Однако широчайшие массы, «разбуженные» модернизацией, вры­ваются в политическую жизнь, отбрасывают западные модели и формируют «свой» путь исторического развития. Последующие десятилетия преобразовали все советское общество, и теперь лишь узкий слой изоляционистов пытается противостоять принятию современных сущностных моделей и цен­ностей извечного врага.

Ряд выступлений «Круглого стола» был посвящен тому, как проблема «Россия и Европа» представала, в мышлении отдельных представителей этих культур; О. А. Потапенко (МГУ) попыталась воспроизвести образ николаевской России, встающий из произведений немецкого путешественника А. фон Гакстгаузена. Н. В. Самошина (г. Орел) анализировала проблему «Россия и Европа» в представлении Н. И. Надеждина.

Особое внимание участники «Круглого стола» уделили тем образам и представлениям, которые существовали в России и Великобритании во второй половине XIX—; начале XX в. относительно друг друга. А. В. Павловская (МГУ) говорила о восприятий англичанами пореформенной России. Т. Н. Гелла (Институт всеобщей истории)— о Великобритании 60—70-х гг. XIX в. глазами русских. Е. Ю. Сергеев (МГУ) остановился на образе Великобритании, сформировавшемся у российских дипломатов и военных в 1890-х гг. Е. Н. Р у д а я (Институт российской истории) попыталась проследить эволюцию от «образа врага» к «образу союзника» в 1907—1917 гг. Наконец, А. Ю. Саран (г. Орел) поставил вопрос о взаимовосприятии культур в инокультурной среде на примере русской и английской колоний в Китае в конце XIX—начале XX в. Сформировавшиеся в дореволюционный период представления русских и англичан друг о друге сохраняли свое влияние и впоследствии, но во многом их сменяли новые образы. Л. Н. Мыцык (Нежин) в своем выступлении выделила особенности восприятия советской культуры в Англии в годы Второй мировой войны.

Несколько выступлений было посвящено диалогу русской и немецкой культуры. Е. С. Сенявская (Институт российской истории) остановилась на «образе врага» в сознании участников Первой мировой войны. Она подчеркнула, что все стороны в своей официальной пропаганде пытались возложить на противника ответственность за развязывание войны, приписать ему всевозможные зверства, насилия над гражданским населением или военнопленными (что зачастую отвечало действительности). Вместе с тем с обеих сторон проявлялось «несанкционированное» уважение к врагу. Особенно интересным представляется анализ частных документов, в которых предстает «образ врага», основанный уже непосредственно на личном фронтовом опыте. Здесь противник выглядит таким же человеком, только одетым в чужую шинель. Вместе с тем в ходе войны возникало и накапливалось озлобление, породившее стойкий послевоенный синдром враждебности.

О. В. 3аиченко (Институт всеобщей истории) попыталась на материалах журнала «Ди Тат» зыделить образ России и ее культуры, сформировавшийся в консервативных кругах Веймарской

/215/

республики. В эти годы среди германской интеллигенции популярна была идея возрождения в союзе с Россией, обладающей огромной жизненной силой и потенциальными возможностями, которую Германия могла обогатить достижениями европейской цивилизации. Этот германо-российский союз должен был противостоять «загнивающему», «дряхлеющему» Западу, в первую очередь Франции.

В. А. Невежин (Институт русской истории) охарактеризовал попытки советской официальной пропаганды учесть опыт Третьего рейха в культурной политике в годы действия пакта Молотова—Риббентропа (1939—1941 гг.), а также те представления о немецкой культуре, которые в эти годы складывались в СССР.

Сложной проблеме адаптации русских эмигрантов во Франции в 1920—1930-е гг. было посвящено выступление Ю. В. Бойко (Институт культурологии).

А. В. Голубев (Институт российской истории) остановился на формировании внешнеполитических стереотипов в советском обществе 1930-х гг. Общественное сознание в эти годы отличалось высоким уровнем мифологизированности, и важной частью мифологии тогда было создание картины внешнего мира, отвечающей целям существующего режима. Характерной осо­бенностью именно советского общества было то, что не только в массовом сознании, но и в сознании политической элиты преобладали стереотипы, часто далекие от реальности. Было мифологизировано (хотя зачастую это происходило под давлением извне) и представление о мире, существующее в интеллектуальной элите, обычно склонной воспринимать мир более рационально. Таким образом, в массовом сознании складывалась картина мира, имевшая мало общего с реаль­ностью, но далекая и от той, что создавала официальная пропаганда.

Наконец, А. В. Квакин (Институт культурологии) в своем выступлении проанализировал особенности восприятия истории российской интеллигенции интеллектуалами Западной Европы.

По общему предложению участников, «Круглый стол» решено сделать регулярным. Следующее его заседание намечено на январь 1995 г., причем проблематика должна охватить весь комплекс тем, связанных с взаимовосприятием российской и иных культур на всем протяжении нашей истории.

А. В. Голубев

/216/