Малето Е.И., Сенявская Е.С. Россия и мир: проблемы взаимовосприятия. Заседание “круглого стола” // Отечественная история. 1999. № 6. С.195-200.


18 марта 1999 г. в Институте российской истории РАН состоялось шестое заседание ежегодного "круглого стола" «Россия и мир: проблемы взаимовосприятия», организованного Центром по изучению отечественной культуры и группой по изучению международных культурных связей России". В его работе приняли участие сотрудники ИРИ РАН, представители Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, Института всеобщей истории РАН, Российского государственного гуманитарного университета, Института русского языка Российской академии образования, Института мировой литературы им. A.M. Горького и др. Собравшиеся почтили минутой молчания память заведующего Центром по изучению отечественной культуры доктора исторических наук, профессора Юрия Степановича Борисова, стоявшего в 1980 г. у истоков создания "круглого стола" и возглавлявшего его до 1998 г.

Обсуждение научных проблем, вынесенных на очередное заседание, открыл доклад Л.Е. Морозовой (ИРИ РАН) "Проблема достоверности «сказаний иностранцев» о Смуте". В нем прозвучала мысль о том, что со времени Н.М. Карамзина записки иностранцев (дневники Марины Мнишек и др.) утвердились в отечественной историографии как достаточно объ­ективные источники. Между тем из поля зрения историков выпали нюансы, заставляющие по-

/195/

новому взглянуть на их содержание. Так как на русский престол в эпоху Смутного времени претендовали поляки и шведы, то, по мнению Л.Е. Морозовой, у иностранных авторов появлялись дополнительные причины в искаженном виде характеризовать тех, кто занимал русский престол, и именно в таком аспекте представить их международной общественности. Докладчик убедительно показала, что наиболее серьезное сопротивление со стороны иностранных авторов встретил М.Ф. Романов как один из главных претендентов на русский престол. Польские авторы, например, утверждали, что Романова избирали одни казаки (донцы), шведы (сочинение Стралленберга) заявляли, что Михаил Федорович получил ограниченную власть и т.п. В заключение докладчик подчеркнула, что сегодня следует критически изучать и осмотрительнее подходить к переизданию этих важных исторических источников.

В ходе оживленной дискуссии, в которой участвовали А.А. Улунян (ИВИ РАН), В.А. Невежин (ИРИ РАН) и др., прозвучал вывод об актуальности авторской концепции. Докладчику посоветовал,и использовать метод контент-анализа, позволяющий получить дополнительную информацию о достоверности сообщенных иностранцами известий.

Осмыслению проблемы "Дихотомия «свой - чужой» в восприятии русскими средневековыми путешественниками иноземных стран (конфессиональный аспект)" был посвящен доклад Е.И. Малето (ИРИ РАН), отметившей, что в преддверии 2000-летия христианства появляется достаточно причин для возрастания интереса к этой проблеме. В их числе стремление России на новом отрезке времени и с помощью истории осознать свое место в мире, свое отношение к другим культурам. Оценивая известия путевых записок русских путешественников XII-XV вв. (так называемых хожений, или хождений) о странах Востока (Византии, Палестине, Малой Азии, Египте) и Запада (Германии и Италии), Е.И. Малето обратила внимание на то, что для русских «чужие» - это, главным образом, представители иных вер, но не наций. Понятия вера и нация различались. «Свои» - это единоверцы. Несмотря на церковные разногласия, явной борьбы с представителями других конфессий нет, хотя стремление к чистоте православия, особенно после падения Константинополя в 1453 г., усиливается. В XII в. «свое» ощущается авторами путевых записок более конкретно, но с течением времени, возможно, в связи с процессом диалога культур, уже в XIV-XV вв. наблюдается отождествление себя с другими, появление достаточно пластичных форм познания и самопознания, а самоидентификация осознается как противоборство «своего и чужого» (православного мира и мира католического, фряжского). Сквозь толщу стереотипов, церковных догматов об иноверцах, в том числе о приверженцах мусульманской и католической религии, пробиваются сведения, связанные не только с негативной оценкой иноверцев, характерной для церковной традиции. Непосредственные контакты создавали необходимые условия для формирования объективной картины конфессионального многообразия тех восточных и западных стран, о которых писали путешественники.

С интересом был воспринят доклад Л.Н. Пушкарева (ИРИ РАН) «Ю. Крижанич о ведущей роли России в единении славян». Как отмечалось, воспоминания о праславянах и последующем„их разделении на три ветви еще с XVII в. вызвали к жизни идею возрождения славянского единства, но каждый ее приверженец по-своему представлял как место Грядущего "воссоединения", так и сам процесс, видя во главе его либо одно из государств, либо другую силу. Согласно взглядам Ю. Крижанича, первоначальной родиной славянства являлась Россия, а значит именно она в лице царя Алексея Михайловича должна была возглавить его объединение, создать унию Восточной и Западной церквей с ведущей ролью Папы Римского, а также единый общеславянский язык и историю. При этом Ю. Крижанич не требовал образования единого славянского государства во главе с Россией, а выступал за союз славянских племен и народов. К сожалению, взгляды Ю. Крижанича не были восприняты в кругах тогдашней бюрократии, и автор смелых идей был сослан в Сибирь. Но сама идея славянского единства, как подчеркивалось, продолжает оставаться весьма современной и своевременной.

Содержательным было обсуждение доклада "Политика «открытости» Петра I" О.Г. Аге­евой (ИРИ РАН), показавшей, что сближение России с внешним миром в этот период приобрело характер осознанной политики, среди отличительных черт которой были отмечены веротерпимость и-общение с иностранцами "запросто" самого русского царя и др., а результатом стало создание нового имиджа страны и позитивных стереотипов ее восприятия в европейских государствах. Докладчик выделила два этапа восприятия контактов Петра I с Западом. Первый, относящийся к концу XVII в. - 1710-м гг., можно назвать периодом «ученичества», когда политика русского царя оценивалась со знаком плюс. Новый этап начался с успехов России в Северной войне и продолжался до середины 1720-х гг. С усилением России и

/196/

началом успешного осуществления геополитических планов царя отношение к ней на западе сменилось на негативное, причем именно на государственно-политическом уровне, а в сфере обыденного сознания оно продолжало сохранять шлейф прежнего положительного восприятия. Доклад О.Е. Фроловой (ИРЯ РАО) был связан с восприятием понятия «граница» в русской художественной прозе первой половины XIX в. Автора заинтересовала этимология слова «граница», ее типология - разделение на внешнюю и внутреннюю, государственную и имущественную, реальную и виртуальную, соотношение с понятиями "линия" и "рубеж". Рассматривая государственную границу как некий знак, а переход через нее как приобщение к другой системе координат, докладчик пришла к выводу, что факт перехода границы слабо отражен в отечественной литературе первой половины XIX в., но в ней присутствует осознание отдаленности границ и стесненности в средствах передвижения, что объясняется эффектом «большого пространства» собственной страны.

Е.Ю. Сергеев (ИВИ РАН) выступил с докладом "«Угроза с Запада» в оценках военно-политической элиты Российской империи (начало XX в.)". Проанализировав социальный состав } военных и дипломатических кругов России в этот период, докладчик подчеркнул их принадлежность преимущественно к земельной аристократии. У русской военно-политической элиты Запад ассоциировался в основном с крупными субъектами международной политики -Великобританией, Францией, Германией, Австро-Венгрией. При этом ни США, ни страны Европы не воспринимались ею всерьез. От этого взгляда зависел ее двойственный подход к нормам международного права, соблюдать которые предполагалось в отношениях с серьезными партнерами, на основе баланса сил, когда же речь шла об интересах России в отношениях с малыми государствами или в азиатском регионе, считалось вполне допустимым этими нормами пренебречь. Поскольку Россия являлась континентальной страной, в начале века преобладало мнение, что наибольшая опасность ей грозит со стороны морских, островных держав - Англии и Японии. Однако после русско-японской войны, в связи с напряженной ситуацией на Балканах и в Центральной Европе, конкретный образ враждебного Запада трансформировался в "тевтонскую угрозу", которая в 1911 г. дополнилась "исламской угрозой" (союз Германии и Турции). Канун Первой мировой войны был отмечен также формированием образа внутреннего врага, в роли которого выступали проживающие в России этнические немцы и представители русского социал-демократического движения.

Теме «Русская геополитика: вовнутрь или вовне? Российская научная элита между Востоком и Западом в начале XX в.» посвятил свой доклад А.А. Улунян (ИВИ РАН). Автор считает, что в начале XX в., когда в России только начался процесс формирования особенного слоя, состоявшего из профессорской университетской элиты с резко выраженной корпоративностью {в том числе в области гуманитарных наук - истории, социологии, географии), в западной академической науке - сначала в Британии, а затем и в германском академическом сообщест­ве - уже шел активный поиск новых подходов к пространству (что такое государство^ в пространстве, каковы законы расширения государства, каково соотношение между населением я теми политическими процессами, которые происходят в государстве и т.д.). Между тем именно в России сформировалась антропо-географическая школа (Д.И. Менделеев, П.П. Семенов-Тян-Шанский и др.), представители которой заявили, что переустройство России должно соответствовать ее предназначению, являться мостом между Западом и Востоком. Если западные ученые (Маккиндер, Мэхон) рассматривали общую картину мира, то отечественные смотрели на Россию как на субъект, который надо реформировать, чтобы она больше подходила к международному сообществу.

Живой интерес вызвал доклад В.И. Журавлевой (РГГУ) «Революция 1905 г. в России: размышления американцев». В нем подчеркивалось, что в представлениях американского общества начала века Россия выступала в образе страны, "недостаточно цивилизованной", и отношение к ней строилось на позициях "американского мессионизма", в основе которого лежала идеология прогрессизма, освободительной миссии Америки, выполнения демократических обязательств и т.п. Революция в России заставила американцев подумать, что неповоротливая заокеанская империя наконец-то двинулась в сторону конституционализма и западного парламентаризма. Однако сама революция 1905 г. воспринималась через призму их представлений о том, какой должна быть настоящая революция. Такой подход приводил к прямым и, как правило, неадекватным аналогиям с Великой Французской революцией. Чтобы склонить Россию к демократии и подвигнуть царское правительство на уступки, Америка старалась наводнить отсталую империю пропагандистской литературой, а в определенных кругах вынашивались весьма радикальные планы для ускорения в ней процесса либерализации, свидетельствовавшие о готовности американцев нарушить принцип невмешательства в дела ;ругой страны.

/197/

E.H. Рудая (ИРИ РАН) в докладе "Первая мировая война в общественном сознании России" высказала интересные суждения о том, что в сознании российского народа многие из прежних стереотипов (в том числе относительно Первой мировой - "неизвестной войны") до сих пор сохраняются. Проследив происхождение и эволюцию таких ее определений как "Вторая Отечественная", "германская" и "империалистическая", докладчик обратила внимание участников «круглого стола» на тот факт, что отношение к войне менялось уже в ходе самих военных действий, в зависимости от настроений солдат - от высокого патриотического подъема в начале войны до усталости и нежелания воевать на последних ее этапах. После революции в массовом сознании конец войны оказался связан не с реальной датой ее окончания и даже не с Брестским миром, а с 25 октября 1917 г., чему в немалой степени способствовал большевистский радикализм. Подчеркивая огромную роль России в Первой мировой войне, Е.Н. Рудая отметила, что до сих пор в нашей стране нет ни одного памятника ее участникам, хотя историческая справедливость требует увековечения их памяти.

О целесообразности изучения темы "Польша глазами Д. Мережковского и 3. Гиппус" говорила Л.У. Звонарева (Институт педагогики и социальных проблем РАО). Она подробно остановилась на полемике о миссии русского и польского народов, развернувшейся в 20-е гг. на страницах белорусской и польской печати.

В докладе А.А. Иголкина (ИРИ РАН) «Историческая память о Западе в советских средствах массовой информации. 1927-29 гг.» анализировались историко-политические и идеологические символы, использовавшиеся в советской печати, их связь с базовой политикой государства и исторической памятью народа. В выступлении отмечалось, что таких символов насчитывается около 400, а до 50% упоминаний приходится лишь на 18-20 символов, причем приоритет в их использовании напрямую зависит от задач внутренней и внешней политики. Докладчик привлек внимание собравшихся к так называемой загадке синхронности, когда во всей печати страны освещаются одни и те же символы и события, именно те, которые вписываются в базовую мифологему. В 20-е гг. советское государство не интересовала история России. Едва ли не единственными упоминаемыми историческими событиями являлись буржуазные революции, а главной была тема исторической памяти мирового пролетариата. В последующем (начиная с 1934 г.), в период борьбы с фашизмом и во время идеологических кампаний против космополитизма, происходит перелом и замена оценок на противоположные, в СМИ начинают преобладать персонажи и события русской и советской истории, на передний план выходит историческая память русского народа. Проследив связь символов советской эпохи с оттесненными библейскими, автор заключает, что в сознании народа происходила замена одних символов другими, причем новые выполняли те же функции и занимали ту же идеологическую и мифологическую нишу, что и старые.

В докладе А.Ю. Сарана (Орловская сельскохозяйственная академия) освещалась проблема изучения каналов взаимодействия культур на рубеже 1920-30 х.гг. Проанализировав 3 основные области взаимодействия СССР с внешним миром - в сфере обмена идей (обмен идеями коммунизма, перенос идей фашизма, сионизма, эйкуменизма на русскую почву - появление Интернационала, фашистских и сионистских организаций в Центральной Черноземной области (Воронеж) и др.); в сфере взаимодействия материальных предметов (движение филателистов, появление в 1925 г. филателистического Интернационала - важного канала обмена информацией и взаимодействия культур); в сфере миграции населения (пересечение границ в целях туризма, для учебы, появление Всесоюзного общества культурных связей с заграницей - ВОКС), А.Ю. Саран привел убедительные аргументы, позволяющие говорить о том, что именно в 20-30-е гг. был осуществлен переход СССР от общества открытого типа к закрытому обществу и к политике изоляционизма.

Т.Т. Давыдов а (МГУП) осветила тему "«Заката Европы» в дилогии Е. Замятина об Аттиле". Она отметила, что в 1924-1935 гг., работая над романами «Аттила» и «Бич Божий», Е. Замятин по-своему осмыслил идеи Н. Бердяева, А. Блока, О. Шпенглера и др. по поводу неизбежного заката окаменевшей европейской цивилизации. Он не был противником революции, как принято считать, но всегда подчеркивал противостояние Запада и Востока. Эпоха крушения Рима и эпоха революций оказались для Е. Замятина созвучными. Работая над «Аттилой», писатель хотел придать этому произведению героический характер, свойственный XX в. К сожалению, из-за начавшейся в 20-30-е гг. против него кампании, он был вынужден прервать работу и эмигрировать, поэтому вторая часть дилогии была завершена уже во Франции, а не в России.

В докладе, посвященном истории культурной дипломатии межвоенного периода, «Советская Россия и Запад в контексте культурной дипломатии 1920-30-х гг.» А.В. Голубев (ИРИ РАН) остановился прежде всего на содержании понятия культурная дипломатия. По мнению

/198/

докладчика, его можно определить как использование государством уже существующих или специально установленных культурных, общественных и научных связей для достижения поли­тических, дипломатических, пропагандистских целей. Наряду с этим были подробно рассмот­рены такие аспекты проблемы, как формирование инфраструктуры советской культурной дипломатии в 20-30-е гг., ее цели и методы, основные направления и результативность.

В.А. Невежин (ИРИ РАН) в докладе «СССР накануне Большой Войны: сторонники и противники глазами Сталина (1939-1941 гг.)» проанализировал источники дипломатического происхождения - дневниковые записи участников событий (Г.М. Димитрова и др.), мемуарную литературу, в которых зафиксированы высказывания И.В. Сталина, характеризующие события начального периода Второй мировой войны (1939-1941 гг.). Основное внимание докладчик сосредоточил на анализе сталинских оценок потенциальных возможностей главных противоборствующих держав - Англии, Франции и особенно подробно Германии, с которой были заключены договоры о ненападении, а также о дружбе и границе. По мнению автора, Сталин не исключал, что СССР и Германия могут стать реальными союзниками в войне против Англии. Однако с осени 1940 г. подобные замыслы отходят на второй план и,, как подчеркивалось, уже весной 1941 г. советский лидер рассматривал Третий рейх как враждебную державу, с которой неизбежно придется воевать.

Е.С. Сенявская (ИРИ РАН) выступила с докладом «Япония как противник СССР накануне и в ходе Второй мировой войны: образ врага глазами участников боевых действий». Проследив эволюцию образа врага-Японии от конфликтов на оз. Хасан и р. Халхин-Гол до Дальневосточной кампании 1945 г., докладчик пришла к выводу, что наряду с сохранением прежних, "дореволюционных" механизмов восприятия противника в советское время возникли новые, в которых значительно большее место занимали собственно идеологические мотивы. На новом витке истории изменились не только социально-политические характеристики России как одного из субъектов конфликта, но и поведение Японии, которая уже не старалась казаться "цивилизованной" в глазах противника-европейца, как это было в начале века, и не стеснялась применять самые варварские методы ведения войны. Психологическое отторжение двух культур, помноженное на историческую обиду России за поражение в 1905 г. и постоянную угрозу своим границам со стороны дальневосточного соседа, достигла наивысшей точки именно накануне и в период Второй мировой войны, в момент наиболее активного их противостояния.

Н.Е. Быстрова (ИРИ РАН) в докладе "Официальная пропаганда и общественное мнение в СССР и США в первые годы «холодной войны»" говорила о приемах и методах пропаганды двух стран и их воздействии на массовое сознание. По ее мнению, именно в этот период англо-американская внешнеполитическая пропаганда переходит в активное наступ­ление. Советская же пропаганда того времени, нацеленная на Запад, была слабой, ограни­ченной, прямолинейной, малоэффективной явно уступала западной, преимущественно американской, пропаганде на страны Восточной Европы, строившейся на основе "инди­видуального подхода" и особо разработанных программ для каждого региона. В свою очередь, наши идеологи приходили к выводу, что следует приспособить методы советской внешней про­паганды к психологии американцев. Однако сами американцы в тот период оценивали про­паганду СССР в Западной Европе как весьма действенную, что.вносило элемент сознательной драматизации ситуации в рамках усиления "борьбы с растущей советской угрозой".

А.В. Фатеев (ИРИ РАН) охарактеризовал образ врага в общественном сознании СССР 1945-1954 гг. Определив данный образ как динамический символ враждебных государству и обществу сил, докладчик проанализировал его воздействие на сознание и самосознание советских людей. Как отмечалось, а в качестве главного внешнего врага в указанный период выступал американский империализм, в качестве врага внутреннего - космополиты, причем в основу обоих образов были заложены якобы присущие им социально-политические, нравственные и культурные антиценности. Затем ряды внешних врагов постепенно пополнили "буржуазно переродившиеся" руководители Югославии, немецкие неофашисты из ФРГ, сионисты Израиля и др. Для всех образов врага была характерна общая черта - их враждебность СССР, все они использовались для манипуляции общественным сознанием и были тесно связаны с задачами внутренней и внешней политики государства. При этом воздействие образа внешнего врага было направлено на сплочение советских людей перед угрозой извне, а образ врага внутреннего преследовал цель укрепления существующего политического режима методом "разделяй и властвуй". А.В. Фатеев подчеркнул, что внедрение образа врага в сознание людей опирается на чувственное восприятие мира, на понятные пропагандистские стереотипы и доверие граждан к газетным штампам. При этом в новой политической ситуации часто происходит возврат к архетипам прошлого и используются уже знакомые методы "демонизацин" противника.

/199/

Г.В. Якушева (РЭ) в докладе «Образ России в энциклопедиях Запада» рассмотрела энциклопедию как культурологический феномен, высшее средство массовой информации, способ формирования общественного сознания. По мнению докладчика, энциклопедия отражает не только исследовательский подход к описываемому предмету, но и представления о нем, существующие внутри страны, выпускающей данное издание. Россия в западных энциклопедиях предстает как регион, не входящий в ареал западной культуры. Среди многих стереотипов восприятия, закрепившихся здесь, - описание русского человека в образе туземца-дикаря, карикатуризация бытового образа русской жизни, подчеркивание «вечнорусской агрессивности, мессионизма и враждебности к Западу». Россия оценивается только с позиций того, следует ли она по пути Западной Европы или нет. При этом русская государственность встречает лишь критическое отношение, так как наличие крупной и сильной России с точки зрения геополитики отнюдь не приветствуется. Из этого следует, что Россия как "дикое, необузданное создание", исходя из интересов западной цивилизации, требует либо разрушения, либо приручения.

Все участники обсуждения отметили большую научную значимость заявленной Г.В. Якушевой тематики и единодушно высказались за продолжение исследований в этом направлении.

Доклад О.Ю. Березенкина (ИРИ РАН) «Запад глазами национально-патриотических организаций современной России» завершил перечень проблем, вынесенных на обсуждение «круглого стола». На основе анализа программных документов, печати и выступлений лидеров данного политического течения докладчик убедительно показал, что Запад в конце XX столе­тия предстает не просто как чуждая цивилизация, но как полюс абсолютного зла, стремящийся к мировому господству. Согласно взглядам национально-патриотических кругов, западные державы во.главе с США никогда не прекращали политику "необъявленной войны" против России, целью которой является ее расчленение и окончательное уничтожение. В настоящее время прослеживается явная тенденция к ужесточению этих оценок в концептуальном плане.

Подводя итоги работы, участники "круглого стола" отметили, что несмотря на широкий диапазон вопросов, разные хронологические периоды, своеобразные ракурсы и подходы, на нем по существу преобладало рассмотрение главной и весьма острой проблемы - формирование, эволюция и восприятие "образа врага", особенно актуальной в связи с ос­ложнением международной обстановки и новой ролью России в современном мире. Было сообщено, что по решению дирекции ИРИ РАН материалы "круглого стола" будут издаваться раз в два года. Третий выпуск, посвященный памяти Ю.С. Борисова, находится в печати и выйдет в ближайшее время.

Е.И. Малето, Е.С. Сенявская (Институт российской истории РАН)

Примечание

Отчеты о предыдущих заседаниях «круглого стола» см.: Отечественная история. 1995. № 3; 1998. № 3; 1999. № 1.

/200/