Голубев А.В. «Вопреки народному сомнению, пакт настоящий»: советско-германский пакт о ненападении 1939 г. и советское общество


Среди наиболее вероятных противников в 30-е годы назывались Япония, Англия, Польша, а с 1933 г. – все чаще Германия. Войну с Германией ожидали и в 1936, и в 1937 годах, а в 1938 г. в Белоруссии возникла полноценная «военная тревога», связанная с кризисом вокруг Чехословакии. Вместе с тем подписание советско-германского договора о ненападении 1939 г. было встречено со смешанными чувствами.

Во всех исследованиях, затрагивающих эту тему, во всех мемуарах, где автор вспоминает о событиях августа 1939 г., навязчиво подчеркивается ощущение шока от внезапного изменения тона советской пропаганды, от самого факта подписания акта о ненападении со страной, которая в пропаганде последних лет изображалась в самом негативном свете. Действительно, подобный поворот событий для многих оказался потрясением.

Л.В. Шапорина, вообще резко негативно относившаяся к Советской власти и ее политике, 24 августа 1939 г. записала в дневнике: «Пакт о ненападении — какой ценой!.. Вероятно, пойдет в Германию все сырье, нефть, уголь и все прочее, мы, навоз, удобрим благородную германскую почву. Руки Гитлера развязаны. Польша последует за Чехословакией. Угроза Франции - Франции, нашей второй родине… А еще теплые тела убитых в Испании, Чехословакии? Сволочи. Я не могу, меня переполняет та­кая невероятная злоба, ненависть, презрение, а что можно сделать?»

И вместе с тем та же Шапорина отмечает и другую реакцию – облегчение. Писатель М.М. Пришвин 1 сентября 1939 г. рассуждает: «Эволюция в чувствах в отношении к событию мира с Гер­манией: 1) Радость. 2) Мы - те же, а мир - "какая-то оче­редная хитрость"…» И позднее он неоднократно возвращается к пакту, то сомневаясь в его результатах - «мы сами после первой (глупой) радости тоже очнулись, все равно и нам не миновать войны: по­бедит Гитлер - с ним, его победят - с тем, кто победил»; то, особенно после ввода советских войск на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, утверждая с видимым оптимизмом: «вопреки народному сомнению, пакт настоя­щий… Ликвидация окончательная недоверия к пакту и объяснение его происхождения: от пропаганды ненависти к фашистам, от оппозиции (иногда безгранич­ной) к правительству».

Много позже, в декабре 1941 г., в своем блокадном дневнике архивист Г.А. Князев вспоминал: «Мне, как и мно­гим, казалось, что в 1939 году война СССР с Германией предот­вращена. Мы жили этим самообманом. Войны с Германией мы не ожидали. Даже за несколько дней до нападения на нас Гитле­ра мы не верили, что произойдет чудовищная катастрофа».

О том же говорят и материалы спецсводок. Пожалуй, наиболее полно выразил настроения значительной части советских граждан тамбовский служащий Н.С. Логинов (беспартий­ный и антисоветски настроенный, как подчеркивалось в сводке НКВД): «Я хотя во многом не разделяю Советскую по­литику, но должен прямо сказать, что внешнюю политику соввласть повела сейчас замечательно. Молодцы — прямо говорю. Ведь только прикиньте, что получилось за какие-нибудь 20-30 дней: договор с Германией, перемирие с Японией, наконец, со­вместное с Германией коммюнике. По существу перевернулась вверх дном вся миро­вая политика. И наши поступили очень мудро, что заключили договор с Германией и действуют совместно с ней».

Слухи то о войне, то о нормализации отношений с Германией и ее противниками возникали и гасли на протяжении всего периода августа 1939 – июня 1941 г., но никакого единомыслия, никакого общего понимания происходящего и ближайшего будущего, вопреки современным представлениям, в советском обществе не было.